Почему в Европе паникуют из-за телефонного разговора президентов России и США, каковы перспективы прямых переговоров Москвы и Киева и в чем смысл политики Трампа на российском направлении, aif.ru узнавал у директора по научной работе Международного дискуссионного клуба «Валдай» Федора Лукьянова.
Самый очевидный пример: позиция Европы в последние две недели была «сначала перемирие, затем все остальное». Но она была фактически отброшена и проигнорирована. Проигнорирована Россией — мы просто не обратили на это внимание. А телефонный разговор двух лидеров дал понять, что она проигнорирована и Трампом.
Кроме того, в Европе все больше распространяется точка зрения, что Трамп уходит, оставляя Украину наедине с Россией. Мало того, что он говорит, что Москва и Киев должны сами решить между собой свой спор. Но теперь он приступил к действиям — ведь именно американцы принудили Украину все-таки вступить в переговоры в Стамбуле. В Европе все это воспринимают как признак того, что российский подход продавливается.
Поэтому европейские лидеры и паникуют, понимая, что позиция Украины и ее наиболее яростных защитников слабеет.
Но вот что любопытно: на фоне того, как Европа мечется и бьется в падучей, есть ощущение, что Украина начинает понимать реальность. До последнего времени Киев исходил из того, что европейская позиция для нее единственно возможная. А сейчас, мне кажется, там начали понимать, что Европа толкает Украину к дальнейшему сражению и риску дальнейших поражений, но никакой ответственности на себя брать не хочет.
Можно ли договориться с Украиной?
— Если говорить о прямых переговорах между Россией и Украиной, есть ли здесь возможность найти компромисс, сблизить позиции?
— Сам факт того, что некий контакт начался, это сдвиг. Но сам по себе он ничего не обещает. Что касается компромисса, то, по-моему, это слово сейчас вообще бессмысленно вспоминать — мы бесконечно далеки от него.
Если называть вещи своими именами, то компромисс России — дожать до выполнения ее требований, которые сейчас более-менее сформировались. Эти требования жесткие, особенно в части территорий. Требование от Украины уйти с территорий, которые она еще не потеряла, это очень сурово. То, что ты потерял в войне, тут ничего не сделаешь, но вот то, что ты удержал, но должен оставить по результатам мира — это, скажем честно, унизительно.
Многими считалось, что вот эта позиция (полное освобождение Украиной территории четырех новых субъектов РФ) — что называется «запросная». И что когда дойдет до реального разговора, Россия как-то скорректирует вот этот вопрос. Как мы видим, пока на это не похоже.
Еще один фактор, который важен, но крайне сложно решаем, это признание этих границ. Без юридического признания мы получим потенциальный очаг нового кризиса, потому что непризнанная внешняя граница — это всегда возможные проблемы.
В остальном пока говорить о компромиссе нет оснований. Сейчас идет игра не вокруг сути конфликта, а вокруг общей конфигурации. Кто и в каких ролях должен участвовать в переговорном процессе? Российская позиция — это процесс России и Украины, США пусть будут арбитром (поскольку при Трампе они действительно заняли относительно дистанцированную позицию), а Европы там вообще быть не должно.
После разговора Путина и Трампа должно стать понятно, куда все это движется и движется ли вообще.
Какова логика Трампа?
— Стало ли нам за вот эти четыре месяца президентства Трампа понятно, почему он так круто изменил американскую внешнеполитическую линию в отношении России?
— Он стал реализовывать свое видение того, что собой должна представлять Америка в мире. Это общей контекст, Россия — часть его, довольно важная, но не основная. В этом новом контексте изменилась система приоритетов. Украина среди этих приоритетов болтается далеко не в центре.
Это главное изменение, потому что предыдущие администрации (и Байдена, и Обамы) по разным причинам поставили Украину в центр политического и мировоззренческого подхода. Не ради самой Украины, а по принципу, что это сражение между двумя мирами, двумя системами. Украина — поле этой битвы. И США не могли ее проиграть — не потому, что им нужна Украина, а потому что это вопрос принципов.
У Трампа совершенно другой взгляд. Он вообще в мифологию про мировоззренческие битвы не верит. Он пытается так переосмыслить американское вовлечение в мире, чтобы оно касалось непосредственных интересов США. А интерес в его понимании — он прежде всего материальный. Нет идеи распространения чего-то американского, идеология это или ценности. Он считает, что Америка должна сократить бремя всего ненужного и вовлекаться в мире там, где это необходимо для материального интереса США.
Первый визит Трампа в страны Залива — это иллюстрация всего выше перечисленного. Он поехал туда, где отношения в максимальной степени строятся на финансах — в Саудовскую Аравию, ОАЭ, Катар. Там главное, если не единственное, в отношениях с США — это деньги. Поэтому этот визит был очень показательный.
В этом контексте он Украину не видит среди американских приоритетов. Несчастная сделка по полезным ископаемым — это попытка Трампа найти ответ на вопрос: «А чего мы вообще там делаем?»
Если смотреть сквозь эту призму, то тогда весь конфликт на Украине предстает перед США совершенно другим. И тогда возникает вопрос, который Трамп и люди из его окружения постоянно повторяют: «А ради чего, собственно, мы с русскими там схлестнулись, хотя по целому ряду других вопросов могли бы плодотворно сотрудничать?» Отсюда и его разговоры про перспективы для американского бизнеса в РФ.
И, возвращаясь к вашему вопросу, дело не в том, что у него изменилось отношение к России. Просто российско-украинская тема для него — это пример ошибочного целеполагания предшественников, которое надо исправить. Вот он и исправляет.